Рейтинг@Mail.ru

СОЛЬФЕДЖИО на 5.
Музыкальная школа без проблем с Аудио-тренажёрами. с 1 по 7 классы Подробнее...

Как профессиональный художник начал с иллюстраций к "Смерти короля Артура" Мэлори, а после знакомства с Оскаром Уайльдом сделал рисунки к его "Саломее". С этого момента неудержимо растет слава Бёрдслея-рисовальщика. Работая художественным редактором журнала "Йеллоу Бук", он совершенствует свое мастерство художника, поэта, эссеиста; возглавляет эстетическое движение того времени. После заключения Оскара Уайльда в тюрьму по обвинению в гомосексуализме, волна общественного мнения обрушилась на "Йеллоу Бук" и самого Бёрдсли. Он переходит в журнал "Савой", продолжая публиковать эротические рисунки. В последние годы жизни делает иллюстрации для подпольных изданий Ювенала и Аристофана.

Особенности творчества
«Хотя Бёрдслей всегда дорожил репутацией меломана, библиофила, блестящего знатока коллекций Британского музея и Национальной галереи, только рисунок был той подлинной страстью, которая то наполняла его бешеной энергией, то бросала в омут хандры и депрессии. Подобная смена состояний характерна для многих больных туберкулезом,
и Бёрдслей понимал, что это укорачивает его дни ... Определенная патологичность многих рисунков объясняется в какой-то мере тем, что он всегда стоял как бы на краю пропасти: с одной стороны — свет жизни, с другой — бездна небытия ... Как подлинный гений Бёрдслей в рисунках вел жизнь своих героев, отождествлял себя с ними, проникался их психологией, характерами, нравами. Только так возможно создать настоящие шедевры. Но повышенный интерес к гермафродитам, эротичность рисунков, абсолютная раскованность в
самовыражении служили основанием для многих домыслов. Молва обвиняла Бёрдслея в гомосексуализме, в связи с собственной сестрой, в изощренном разврате. Хотя никаких доказательств тому ни до, ни после смерти найдено не было». (Айтуганов, 1992, б/с.)

«Неумеренное занятие музыкой, и притом музыкой исключительно серьезно-страстной, какова, например, вагнеровская, разумеется, не могло не отозваться на нервном юнце самым роковым образом. Непрестанная рафинировка души уже в отрочестве истощила жизненные соки будущего иллюстратора "Саломеи". Появился целый ряд вполне
болезненных идиосинкразий, среди коих первое место заняла приязнь к ночному освещению; Бердслей-музыкант точно так же, как впоследствии Бёрдслей-рисовальщик, неизменно отдавался работе лишь при свечах, будь это даже днем, когда приходилось закрывать ставни и спускать тяжелые драпри. Насколько он был капризен, своенравен и придирчив, об этом мы хорошо осведомлены из характеристики Бёрдслея устами его издателей ... Я сказал, что это был фетишист. Но с равным правом можно прибавить, что это были сафист и флагеллянтист в действенном и страдательном значении этого понятия; на это слишком ясно намекают его картинки "Граф Лавендер", "Герольд" и даже отчасти такие невинные на первый взгляд рисунки, как заглавный лист "The Savoy" или "6итва модников и модниц"». (Евреинов, 1992, с. 258, 262.)

«Фирменный стиль» Бёрдслея основан на любовании уродством и стремлении показать, какой демонической, отравляющей может быть красота. Художник словно гипнотизирует нас обилием мельчайших деталей. На многих иллюстрациях мы видим обнаженные тела и подчас непристойные сцены. Но вряд ли у кого-то из критиков живописи повернется язык назвать эти рисунки порнографическими. Почему? Скорее всего, объяснение этому кроется в холодности, бесстрастности, которой пронизаны бёрдслеевские «ню». Эти тела – прекрасные ли, уродливые ли – не вызывают ни похоти, ни отвращения, скорее холодное любопытство и удивление. Немецкий критик Рудольф Клейн назвал творчество Обри Бёрдслея «раем греха». Но образы картин Бёрдслея находятся «по ту сторону» морального. Они порочны, но не греховны. Странные создания не ведают о злом и добром, о грехе и добродетели. Они – демоны аморальных, интеллектуально-чувственных соблазнов. Притом соблазнов явно «элитарных», предназначенных для «немногих» и совершенно безвредных для нравов «общества».

«Незадолго до смерти Бёрдслеем овладела глубокая религиозность, он горько раскаивался в своих эротических работах. Уже прикованный к постели, в письме к Л. Смитерсу он обращался с просьбой уничтожить все "неприличные" рисунки и гравировальные доски к ним». (Айтуганов, 1992, б/с.)

Глядя на иллюстрации Бёрдслея, блуждая среди декоративных садов, вдыхая отравляющий аромат хищных цветов, встречая то уродливого сатира во фраке и бабочке, то ухмыляющийся эмбрион, то бесполого демона-обольстителя в расшитом плаще – погружаясь в странный мир, созданный фантазией Бёрдслея, невольно ловишь себя на мысли: неужели художника не мучили порождения его извращенно-изысканного гения? «Бёрдслея никогда не преследовали его собственные ужасы», - пишет его друг и коллега Артур Саймонс и рассказывает об одном-единственном эпизоде, когда Обри поделился с ним воспоминанием о кошмарном сне из раннего детства: при свете луны на него падало огромное Распятие с истекающим кровью Христом – падало со стены спальни, где в действительности никогда не было никакого Распятия. Что предвещал этот сон Бёрдслею и какие фантомы его сознания, обступив ложе умирающего, заставили художника письменно отречься от своих «непристойных рисунков» - навеки останется тайной.
Тяжелое соматическое заболевание (туберкулез) и сознание возможной скорой смерти способствовали формированию своеобразного характера, стремящегося жить как можно интенсивнее и успеть сделать как можно больше. И творчество Бердслея (графика) представляло часть этой жизни, полностью ей соответствуя. Следствием подобной жизненной установки явилась не только ранняя и разносторонняя одаренность, но и ранняя расторможенность влечений. Как реакция на такой образ жизни в последние месяцы наступает депрессия с угрызениями совести, раскаянием и желанием уничтожить «все неприличные рисунки».

Перейти наверх