Рейтинг@Mail.ru

Ваша речь - ключ к процветанию!
Аудио-курс для улучшения вашей речи, всего 10 минут в день! Подробнее...

Обри Бёрдсли (1873-1898), гениальный английский художник, прожил всего 25 лет, но до сих пор во многом остается непревзойденным. Он родился в Брайтоне в 1873г, уже ребенком проявил выдающиеся способности: сочинял стихи, писал и ставил пьесы, прекрасно играл на фортепиано. В 16 лет начал работу клерком, но из-за обострения наследственного заболевания оставил офис, целиком посвятив себя искусству. Как профессиональный художник начал с иллюстраций к "Смерти короля Артура" Мэлори, а после знакомства с Оскаром Уайльдом сделал рисунки к его "Саломее". С этого момента неудержимо растет слава Бердслея-рисовальщика. Работая художественным редактором журнала "Йеллоу Бук", он совершенствует свое мастерство художника, поэта, эссеиста; возглавляет эстетическое движение того времени. После заключения Оскара Уайльда в тюрьму по обвинению в гомосексуализме, волна общественного мнения обрушилась на "Йеллоу Бук" и самого Бердсли. Он переходит в журнал "Савой", продолжая публиковать эротические рисунки. В последние годы жизни делает иллюстрации для подпольных изданий Ювенала и Аристофана. Перед самой смертью стал глубоко религиозным католиком. Умер от туберкулеза во Франции в 1898 году.

Бёрдслей родился в семье Винсента Пола Бёрдсли, чьими родственниками были состоятельные лондонские ювелиры, и Элен Агнес Питт, которая происходила из семьи врачей. Несколько поколений в семье отца страдали от туберкулёза. В 1879 году семилетнему Обри поставили аналогичный диагноз. Будущий художник с детства понял, что может умереть непредсказуемо рано; возможно, этим отчасти объясняется хрупкость, эфемерность персонажей многих его рисунков. Избрав было музыкальную карьеру, Бёрдслей неожиданно увлекается рисованием. В ту пору самым модным движением в английском искусстве был эстетизм. Следуя постулату «законодателя мод» этого направления – Оскара Уайльда, считавшего, что искусство первично, а природа лишь подражает ему, Бёрдслей черпал вдохновение не среди лесов и полей, а в залах картинных галерей, перед шедеврами Рафаэля и Тициана. Первая его работа – иллюстрации к «Смерти Артура» Мэлори – изящная стилизация под средневековую живопись. Но уже год спустя Обри пишет другу: «… я нашел для себя совершенно новый метод рисунка, отчасти взятый из японского искусства … Мои персонажи немного сумасшедшие и отчасти неприличные.Странные обоеполые существа в костюмах,напоминающих костюм Пьеро, или в современных одеждах; совершенно новый мир, созданный мной». Имя Бёрдслея становится известным, ему заказывают все больше книжных иллюстраций. Художник весьма эгоистично подходил к литературе – он брал из нее только то, что могло послужить основой для оригинального рисунка. Бёрдслей иллюстрирует произведения Эдгара По, Ювенала, Аристофана, даже Достоевского. Самые известные книжные иллюстрации Бёрдслея – одиннадцать рисунков к декадентской трагедии Уайльда «Саломея». Они вызвали ужасный скандал – художника обвинили в безнравственности и запретили публиковать рисунки, изображающие обнаженную Саломею и ее пажей, а также персонажей-гермафродитов. Бёрдслею пришлось нарисовать второй, менее откровенный вариант, впоследствии пропущенный цензурой. Автор «Саломеи» тоже был не в восторге от творений Обри: во-первых, рисунки были весьма далеки от текста пьесы, во-вторых, на некоторых из них в карикатурном виде был представлен сам Уайльд. Однако иллюстрации к «Саломее» сделали свое дело – Бёрдслея заметили декаденты. Молодой художник приглашен к сотрудничеству с литературно-художественным альманахом “The Yellow Book” . Начав с оформления обложки этого скандально известного издания, бросавшего вызов викторианскому обществу, Бёрдслей вскоре становится художественным редактором альманаха и создает уникальное «лицо» издания, которое не спутаешь ни с чем. Большинство персонажей на этих рисунках – современники Бёрдслея, люди его эпохи. Художник дерзко искажает пропорции тел, черты лиц, но от этого рисунки не становятся карикатурами – безобразие, искривление черт до странности изящно и гармонично.

«Фирменный стиль» Бёрдслея основан на любовании уродством и стремлении показать, какой демонической, отравляющей может быть красота. Художник словно гипнотизирует нас обилием мельчайших деталей. На многих иллюстрациях мы видим обнаженные тела и подчас непристойные сцены. Но вряд ли у кого-то из критиков живописи повернется язык назвать эти рисунки порнографическими. Почему? Скорее всего, объяснение этому кроется в холодности, бесстрастности, которой пронизаны бёрдслеевские «ню». Эти тела – прекрасные ли, уродливые ли – не вызывают ни похоти, ни отвращения, скорее холодное любопытство и удивление. Немецкий критик Рудольф Клейн назвал творчество Обри Бёрдслея «раем греха». Но образы картин Бёрдслея находятся «по ту сторону» морального. Они порочны, но не греховны. Странные создания не ведают о злом и добром, о грехе и добродетели. Они – демоны аморальных, интеллектуально-чувственных соблазнов. Притом соблазнов явно «элитарных», предназначенных для «немногих» и совершенно безвредных для нравов «общества».

Незадолго до смерти Бёрдслей принял католичество и, уже лежа на смертном одре, оставил короткую записку с просьбой уничтожить “all obscene drawings” («все непристойные рисунки»). Снова необъяснимый парадокс; из подобных противоречий складывается как творчество Бёрдслея, так и характер самого художника. Он вел образ жизни денди, часто бывал в салонах и любил светское общение. Но вместе с тем с болезненным упорством пытался скрыть методы своей работы, никого не допускал в свою студию и тщательно уничтожал все неудачные рисунки. Аккуратность его работ наводит нас на мысль о множестве предварительных эскизов, однако на самом деле и наброски, и окончательный вариант рисунка выполнялись на одном и том же листе бумаги, который превращался чуть ли не в решето от карандаша и резинки. И, наконец, непонятно, как за столь короткий срок Бёрдслею удалось создать такое огромное количество тщательно проработанных рисунков.

Глядя на иллюстрации Бёрдслея, блуждая среди декоративных садов, вдыхая отравляющий аромат хищных цветов, встречая то уродливого сатира во фраке и бабочке, то ухмыляющийся эмбрион, то бесполого демона-обольстителя в расшитом плаще – погружаясь в странный мир, созданный фантазией Бёрдслея, невольно ловишь себя на мысли: неужели художника не мучили порождения его извращенно-изысканного гения? «Бёрдслея никогда не преследовали его собственные ужасы», - пишет его друг и коллега Артур Саймонс и рассказывает об одном-единственном эпизоде, когда Обри поделился с ним воспоминанием о кошмарном сне из раннего детства: при свете луны на него падало огромное Распятие с истекающим кровью Христом – падало со стены спальни, где в действительности никогда не было никакого Распятия. Что предвещал этот сон Бёрдслею и какие фантомы его сознания, обступив ложе умирающего, заставили художника письменно отречься от своих «непристойных рисунков» - навеки останется тайной.

Перейти наверх